XIX.
Конокрады и борьба съ ними.

 

   Какъ-то разъ зимою возвращались мы съ старшиною Яковомъ Иванычемъ изъ нашей обычной, по дѣламъ службы, поѣздки въ городъ. Мелкій, сухой снѣгъ билъ намъ прямо въ лицо, и мы старательно кутались въ тулупы, ни мало не будучи расположены любоваться однообразными снѣжными равнинами, тянувшимися по обѣимъ сторонамъ дороги.

   -- А вѣдь это будто Василій кого-то въ городъ везетъ,-- вдругъ замѣтилъ нашъ ямщикъ, полуоборотясь къ намъ.-- По кореннику вижу, что его тройка,-- ишь голову деретъ... Кого это Богъ ему далъ?..

   Навстрѣчу намъ, дѣйствительно, неслась земская тройка изъ нашего Кочетова, мы съ любопытствомъ высунули изъ воротниковъ головы -- посмотрѣть на проѣзжихъ.

   -- Стой, стой!-- закричали со встрѣчныхъ саней, лишь только онѣ поровнялись съ нами. Проѣзжіе оказались священникомъ одного изъ приходовъ нашей волости и мѣстнымъ нашимъ урядникомъ.

   -- Вы изъ города?-- торопливо крикнулъ намъ о. Никита, вылѣзая изъ саней.

   -- Изъ города... А что?

   -- Цыганъ не встрѣчалось вамъ?

   -- Нѣтъ, никого не встрѣчалось...

   -- Ахъ, грѣхъ какой!.. Должно слѣдъ-то мы потеряли... Еще въ Карповкѣ опрашивали,-- говорятъ,-- проѣхали, а вотъ сейчасъ на мельницѣ,-- нѣтъ, говорятъ, не были... Видно, стороной взяли!

   -- Извѣстно, стороной,-- далъ свое заключеніе и урядникъ.

   О. Никита, въ сильномъ возбужденіи, разсказалъ намъ, что прошлою ночью воры взломали у него заднія ворота во дворѣ, задушили дворную собаку и увели трехъ лошадей; одну, старую кобылу, уже не бывшую въ состояніи быстро бѣгать, бросили за селомъ, а двѣ другія, молодыя матки, рублей по двѣсти каждая, исчезли совершенно. Подозрѣніе въ кражѣ падало на какихъ-то цыганъ, проѣзжавшихъ вечеромъ черезъ село, и вотъ о. Никита, захвативъ съ собой урядника, бросился на тройкѣ догонять конокрадовъ. Потолковавъ и пораскинувъ умомъ, гдѣ и какъ можно найти слѣдъ воровъ, и пожелавъ погонѣ всякаго успѣха, мы съ старшиной тронулись своимъ путемъ.

   На другой день о. Никита пришелъ ко мнѣ въ волость дѣлать формальное заявленіе о случившейся у него покражѣ. Цыганъ онъ не догналъ: они, должно быть, свернули куда-нибудь проселкомъ и этимъ ловкимъ маневровъ сбили своихъ преслѣдователей съ толку.

   -- А вѣдь это все штуки Ѳомки Сухменева,-- заключилъ батюшка свой разсказъ.-- Никто, какъ онъ, подвелъ "ихъ" подъ моихъ лошадей. Работникъ мой говоритъ, что, поужинавъ, онъ вышелъ на улицу и видитъ -- ѣдутъ какіе-то люди на двухъ саняхъ съ задками -- не то, говоритъ, барышники, не то -- цыгане. "Гдѣ намъ -- спрашиваютъ работника-то -- переночевать?" Онъ имъ и говоритъ: направо, молъ, постоялый будетъ. Поѣхали, сталъ онъ имъ вслѣдъ глядѣть и видитъ, что держатъ они не направо, а налѣво... Это они, должно быть, для отвода глазъ его спросили, а сами завернули къ Сухменеву,-- онъ какъ разъ налѣво и живетъ!

   -- А видѣлъ кто-нибудь, что они дѣйствительно заѣхали къ Ѳомкѣ?-- спрашиваю я.

   -- Видать хоть не видали, да куда-жъ имъ было заворачивать налѣво, коли тамъ ни одного постоялаго нѣтъ?..

   -- Такъ-то такъ, а все-таки это не прямая улика, что они къ Ѳомкѣ завернули. Въ этой слободѣ не одинъ вѣдь Ѳомка живетъ.

   -- Ну, да вы всегда за этихъ канальевъ заступаетесь!

   -- То-есть, какъ это я всегда заступаюсь?.. Что вы, о. Никита, хотите этимъ сказать?

   -- Нѣтъ, нѣтъ, это я такъ... А все-таки -- некому, кромѣ Ѳомки...

   -- Очень можетъ быть; но то, что вы сообщаете, не можетъ служить противъ него уликой; надо собрать болѣе вѣскія обвиненія...

   О. Никита сухо распрощался, разочаровавшись найти во мнѣ горячаго союзника.

   Нѣсколько словъ объ о. Никитѣ. Онъ можетъ служить характернымъ представителемъ любопытнаго типа деревенскаго попа-кулака. Приходъ у него маленькій, семья большая, а "кормиться" -- по его выраженію -- чѣмъ-нибудь да надо; вотъ онъ и промышляетъ чѣмъ попало: и посѣвы производитъ, и овецъ скупаетъ на убой, и шерстью занимается, и пеньку не прочь пріобрѣтать; но главная его спеціальность -- лѣсъ. Ежегодно, на казенныхъ торгахъ, о. Никита покупаетъ двѣ или три "дѣлянки" строевого лѣса, сводитъ его, заготовляетъ строительные матеріалы, дрова, и все это распродаетъ по мелочамъ, подъ овецъ, пеньку и проч., и только очень дальнимъ покупщикамъ,-- съ которыми опасно водить сложныя торговыя операціи,-- за наличныя деньги. Отъ этихъ оборотовъ онъ наживаетъ не менѣе, чѣмъ рубль на рубль, но, несмотря на всю свою предпріимчивость, онъ никакъ разбогатѣть не можетъ,-- ему, что называется, не везетъ: года три тому назадъ онъ погорѣлъ начисто, прошлымъ лѣтомъ ливнемъ съ градомъ засѣкло у него сотню овецъ, бывшихъ въ полѣ на подножномъ корму, а теперь вотъ увели двухъ рысистыхъ матокъ, изъ которыхъ одна была уже жеребой отъ знаменитаго въ околоткѣ производителя... Но чѣмъ больше несчастій постигаетъ о. Никиту, тѣмъ жаднѣе къ наживѣ онъ становится: глаза его безпокойно бѣгаютъ по сторонамъ, какъ бы постоянно высматривая, что бы "купить-продать", живетъ онъ, во всемъ себѣ отказывая, ходитъ въ старомъ засаленномъ подрясникѣ, за требы деретъ неистово (до 25 р. за свадьбу, 6--8 р. за выносъ, и т. д.) и паству свою держитъ въ ежевыхъ рукавицахъ. Въ своей алчности онъ заходитъ даже за предѣлы сколько-нибудь дозволеннаго^, такъ, однажды, на торгахъ, облюбованную имъ дѣлянку лѣса сталъ у него отбивать его же прихожанинъ-мужикъ, тоже лѣсопромышленникъ.

   -- Семьсотъ пятьдесятъ!-- кричитъ о. Никита.

   -- Мой рубль,-- не уступаетъ мужикъ.

   -- Рубль!-- накидываетъ о. Никита.

   -- Рубль!.. твердитъ мужикъ.

   -- Рубль, рубль, рубль, рубль... насчитываетъ лѣсничій, но ни одна изъ торгующихъ сторонъ не поддается; вогнали они такимъ образомъ дѣлянку въ девятьсотъ рублей. "Василій!-- шепчетъ о. Никита: брось, отступись!.." Но Василій ухомъ не ведетъ и продолжаетъ накидывать по рублю. Наконецъ, на тысячѣ ста двадцати рубляхъ о. Никита отступился, и дѣлянка досталась Василію. Только-что побѣдитель вышелъ на крыльцо, какъ на него накинулся побѣжденный: "а, анаѳема,-такъ ты противъ меня пошелъ? Да ты забылъ, кто я?.. Я тебя причастья за это лишить могу!.." "А я,-- отвѣчаетъ Василій,-- въ монастырѣ говѣть буду..." Не помню, чѣмъ кончилась эта сценка, но знаю, что угрозу свою привесть въ исполненіе о. Никита не рѣшился.

   Вмѣстѣ съ алчностью въ о. Никитѣ прогрессивно развивалось и злобное отношеніе ко всѣмъ лицамъ, заподозрѣннымъ имъ въ устройствѣ ему препятствій на пути его къ наживѣ. Достаточно было хоть разъ не исполнить какой-либо его дѣловой просьбы, чтобы нажить себѣ въ его лицѣ непримиримаго врага... И вотъ такой-то человѣкъ обратилъ теперь свою энергію на "искорененіе" Ѳомки Сухменева. Этотъ послѣдній былъ довольно зауряднымъ мужикомъ-бѣднякомъ. Нѣтъ десять тому назадъ онъ отдѣлился отъ двухъ братьевъ своихъ послѣ цѣлаго ряда ссоръ и дракъ при дѣлежѣ, за одну изъ которыхъ онъ даже былъ высѣченъ по приговору волостного суда. Считая себя не по-божески отдѣленнымъ, онъ увезъ у братьевъ съ поля двѣ копны ржи,-- былъ опять судимъ и опять высѣченъ; должно быть -- "по отчаянности" -- сталъ шибко запивать, стащилъ въ кабакѣ полштофъ водки, попался и былъ жестоко избитъ кабатчикомъ, но суду на этотъ разъ не преданъ. Наконецъ, въ прошломъ году, при дѣлежкѣ мірскихъ луговъ, будучи пьянъ, сталъ назойливо приставать къ о. Никитѣ, чтобы тотъ поднесъ обществу еще четверть водки за отмежеванный ему "въ уваженіе" кусокъ мірского покоса и, получивъ отъ скупого пастыря энергическій отказъ, обозвалъ его, хотя и за глаза, довольно скверно, что о. Никитѣ было, конечно, передано его сторонниками... Такимъ-то образомъ за Ѳомкой сложилась репутація пропащаго, отчаяннаго, на все способнаго человлка. На грѣхъ случилось такъ, что послѣ двухъ-трехлѣтняго перерыва въ селѣ Удольскомъ произошло нѣсколько покражъ лошадей. Крестьяне заволновались, стали доискиваться виновнаго, но, по обыкновенію, не доискались, а оставили въ сильномъ подозрѣніи нѣсколькихъ человѣкъ, неугодныхъ міру. Тѣмъ бы это дѣло и кончилось, какъ вдругъ случилась новая покража, на этотъ разъ у о. Никиты,-- а о. Никита не былъ человѣкомъ, который пропустилъ бы такое дѣло безнаказанно. Не много надо было приложить стараній, чтобы замутить міръ...

   Нѣсколько дней спустя послѣ посѣщенія волости о. Никитою, Яковъ Ивановичъ сообщилъ мнѣ, что пріѣхалъ удольскій староста и зоветъ его, старшину, въ Удольское на сходъ, который будто бы порѣшилъ составить приговоръ о ссылкѣ въ Сибирь на поселеніе трехъ изъ своихъ односельчанъ. Я, конечно, присовѣтовалъ Якову Ивановичу немедленно же ѣхать въ Удольское, разузнать, въ чемъ тамъ именно дѣло и, по возможности, уладить возникшія недоразумѣнія. Поздно вечеромъ вернулся Яковъ Ивановичъ:

   -- Ну, что тамъ?-- спрашиваю его.

   -- Да что! грѣхъ одинъ!.. Рѣшили Ѳомку Сухменева, да Ивана Дятлова, да Семена Рожнова сослать.

   -- За что же это?

   -- Вишь, подозрѣніе на нихъ падаетъ въ лошеводствѣ. Вотъ за это самое.

   -- Да вѣдь ихъ не поймали? Какія-жъ противъ нихъ доказательства?

   -- Поди-жъ ты, поговори съ ними!.. Бился я съ ними, бился, ажъ въ потъ ударило -- ничего не беретъ: стоятъ на своемъ, и шабашъ... Всѣ, какъ одинъ человѣкъ, кричатъ: "не надо намъ ихъ!"

   -- Ужъ не о. Никита ли тутъ причиненъ?

   -- Може и онъ, кто его знаетъ!.. Я еще дѣла не кончалъ, велѣлъ на послѣ-завтра сходку опять со двора на дворъ собирать,-- сказалъ, что съ вами пріѣду приговоръ повѣрять.

   На послѣ-завтра, когда мы со старшиной пріѣхали въ Удольское, сходка была уже въ сборѣ; толпа встрѣтила насъ, по обыкновенію, молчаливымъ скидываніемъ шапокъ; только староста, да человѣкъ пять изъ "знакомыхъ" старшинѣ мужиковъ, принадлежащихъ къ сельской аристократіи, толпились около насъ, покуда мы раздѣвались въ сборнѣ. Намъ дѣлали обычные въ такихъ случаяхъ вопросы, мы давали обычные, сотни разъ говоренные, отвѣты.

   -- Благополучно ли доѣхать изволили?

   -- Ничего, слава Богу. Дорога теперь отличная.

   -- Благодарить Создателя надо! Ужъ такая дорога, такая дорога!.. А все-таки безпокойство вамъ одно... Чайку съ дорожки не пожелаете ли?

   -- Нѣтъ, нѣтъ, благодаримъ покорно, не надо!

   -- Ахъ, напрасно!.. Потому какъ вы изъ нашихъ дѣловъ такое безпокойство примаете... Мы тоже вѣдь понимать можемъ!

   -- Скажите-ка, что у васъ тутъ за смута пошла?

   -- И-ихъ, ужъ точно, что смута!.. То-есть, доложить вамъ, и сами не поймемъ, на удивленье даже! То -- жили себѣ, слава Богу, чинно, благородно,-- а тутъ вдругъ -- и ума не приложишь!

   Всѣ эти разговоры, конечно, никакого дѣлового значенія не имѣли, и обѣ стороны, т.-е. и мы со старшиной, и представители удольскаго общества -- очень хорошо это знали; поэтому, лишь только зазябшіе пальцы поотошли въ теплой избѣ и оказались въ состояніи держать карандашъ,-- я прекратилъ эти дипломатическія тонкости и предложилъ всѣмъ выходить на улицу для переклички. Сходъ оказался полнымъ: изъ 92-хъ человѣкъ на лицо было 78.

   -- Такъ какъ же, старички,-- спрашиваетъ старшина,-- надумались, что-ль, объ этомъ дѣлѣ-то?

   "Старички" молчатъ, переминаясь съ ноги на ногу; нѣкоторые въ переднихъ рядахъ стоятъ безъ шапокъ.

   -- Да надѣньте же шапки, господа!-- говорю я.

   -- И то одѣть,-- бормочетъ одинъ и, застыдившись, что онъ стоялъ безъ шапки, когда большинство было въ шапкахъ, быстро надѣваетъ ее:, прочіе стараются по возможности незамѣтно продѣлать то же самое.

   -- Воля ваша, Яковъ Иванычъ,-- говоритъ одинъ изъ аристократовъ,-- а мы такое свое согласіе имѣемъ, какъ анадысь, когда повѣрять изволили.

   -- И чаго тамъ по нѣскольку разъ народъ тревожить!.. слышится голосъ изъ толпы.-- Вѣдь сказано разъ -- сослать, чаго-жъ еще?..

   -- Кого же вы ссылать хотите?-- спрашиваю я.

   -- Ѳомку Сухменева, Ванюху Дятлова... Рожнова Семена!-- раздаются отдѣльные возгласы.

   -- Троихъ?

   -- Точно такъ, троихъ-съ! Обчество надумало такъ, чтобы троихъ, значитъ...

   -- За что же вы ихъ сослать хотите? Въ чемъ они передъ вами провинились?

   -- Очень ужъ безпокойно стало,-- житья просто нѣтъ! Нынче -- у сосѣда увели, завтра -- у меня уведутъ! Раззоръ, да и только!.. Ихъ пужануть надо, може и другіе, на нихъ глядючи, поугомонятся!.. раздаются изъ толпы замѣчанія, преимущественно изъ переднихъ рядовъ.

   -- Но есть ли у васъ доказательства, улики, что въ этихъ дѣлахъ виноваты эти именно трое? Можетъ быть, вы только подозрѣваете ихъ?

   -- Это точно-съ, подозрѣваемъ!.. Потому, нешто въ законахъ сказано, что воровать дозволено, особливо лошадей уводить? Вѣдь этакъ самъ сбѣжишь, не то что въ Сибирь, а хоть куда хошь!

   -- Все это такъ, но вѣрно ли вы знаете, что лошадей уводили именно Ѳомка съ Ванюхой и съ Семеномъ?

   -- Кому-жъ, окромя нихъ? Болѣе некому!.. Потому, и допрежъ они у насъ на замѣткѣ были...

   Я открываю штрафной журналъ и ищу, значатся ли въ немъ за ссылаемыми какія-нибудь старыя прегрѣшенія. Проступки Сухменева уже объяснены выше; за Иваномъ Дятловымъ значится только одинъ грѣхъ: онъ былъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ подвергнутъ аресту за пьянство и оскорбленіе, въ пьяномъ видѣ, сельскаго старосты; Семенъ же Рожновъ ни разу еще не былъ внесенъ въ штрафной списокъ. Я сообщаю обо всемъ этомъ сходу.

   -- Да нешто до волости все доходитъ?-- раздались голоса.-- Намъ-то на міру всѣ ихъ штуки оченно хорошо извѣстны!.. Кто съ Ѳомкой полштофъ съ полки въ кабакѣ стащить хотѣлъ?. .

   -- Братцы, я сильно хмѣленъ былъ!.. оправдывается Рожновъ.

   -- Ладно, хмѣленъ!.. Этакъ всякій напьется, да полуштофы таскать зачнетъ!.. Опять, съ порубкой въ мірскомъ ольшатникѣ кто попался?..

   -- Православные, да нешто-жъ я одинъ? Почитай, кажинную сходку съ кого-нибудь за порубку пьемъ, такъ чего-жъ мнѣ одному этимъ дѣломъ въ носъ тыкать?

   Препирательства грозятъ перейти въ безконечную всеобщую перебранку, въ которой наиболѣе энергичное участіе примутъ всѣ попадавшіеся съ порубками; изъ всего этого ждать добра нечего, и я стараюсь вновь поставить вопросъ на настоящую почву. Я подзываю къ себѣ ссылаемыхъ и потихоньку совѣтую просить пощады у міра, при чемъ обѣщать никакого безпокойства міру впредь не причинять.

   -- Нѣтъ ужъ, господинъ писарь, увольте насъ отъ этого! Кабы въ чемъ причины были, то разговоръ бы другой былъ, а то -- вотъ какъ на духу говоримъ -- ни вотъ эстолько нашего тутъ дѣла нѣтъ!.. Чего-жъ намъ зря кланяться? Пущай ихъ воля теперь будетъ; а мы настоящаго закона искать будемъ, коли ежели вы намъ защиты не дадите...

   Такъ говорилъ Семенъ, а прочіе двое поддакивали ему: "воля ваша, а мы не желаемъ..." Ихъ рѣшительный отказъ кланяться міру заставилъ меня призадуматься: или они ужъ очень ловкій народъ, или же дѣйствительно невинны въ этомъ дѣлѣ. Невольно припомнилась мнѣ другая подобнаго рода сцена, но съ дѣйствующими лицами иного характера.

   Передъ зданіемъ волостного правленія стоитъ толпа въ полтораста человѣкъ: это созванъ волостной сходъ для разсмотрѣнія приговора кузьминскаго сельскаго общества {Въ немъ менѣе 300 ревизскихъ душъ, а такія общества должны представлять свои приговоры о ссылкѣ на поселеніе на утвержденіе волостному сходу.} "о преданіи въ руки правительства крестьянина Григорія Сѣдова, пойманнаго съ поличнымъ и уличеннаго въ конокрадствѣ". Сѣдовъ уже привлеченъ къ судебному слѣдствію, улики противъ него неотразимы, и онъ навѣрное будетъ присужденъ къ арестантскимъ ротамъ. Въ виду этого, я стараюсь разъяснить сходу, что приговоръ о ссылкѣ его совершенно излишенъ и причинитъ лишь массу хлопотъ, а что, по окончаніи срока заключенія Сѣдова, общество будетъ непремѣнно опрошено,-- желаетъ ли оно принять его обратно въ свою среду, или же онъ долженъ быть сосланъ на поселеніе? Тогда, говорилъ я, все равно придется составлять приговоръ "о непріемѣ", а теперь всѣ хлопоты преждевременны и ни къ чему не ведутъ. Но сходъ не вѣритъ моимъ словамъ, не довѣряетъ и суду и хочетъ теперь же рѣшить дѣло: больно ужъ злы всѣ на конокрадовъ... Рѣшительная минута настала, старшина "сгоняетъ" всѣхъ выборныхъ къ одной сторонѣ; толпа стоитъ сумрачно, стараясь не глядѣть на Сѣдова и жену его, ползающихъ передъ міромъ на колѣняхъ.-- "Старики! кто Григорія жалѣетъ,-- оставайся на мѣстѣ, а кто не прощаетъ -- отходи направо!" выкрикиваетъ старшина. Дрогнула толпа, колыхнулась -- и замерла на мѣстѣ: никто не рѣшался первымъ сдѣлать роковой шагъ... Григорій лихорадочно перебѣгалъ глазами по лицамъ своихъ судей, стараясь прочесть на нихъ жалость къ нему; жена его глухо рыдала, припавъ лицомъ къ землѣ; возлѣ нея, засунувъ пальцы въ ротъ и собираясь заревѣть благимъ матомъ, стоялъ трехгодовалый мальчуганъ (дома у Григорія осталось еще четверо дѣтей)... Но вотъ отъ толпы отдѣляется одинъ мужикъ, у котораго года два тому назадъ уведена была кѣмъ-то лошадь.-- "Чаво намъ жалѣть!.. А онъ насъ жалѣлъ?" говоритъ старикъ и, насупившись, рѣшительными шагами переходитъ на правую сторону,-- "И то правда,-- худую траву изъ поля долой",-- говоритъ еще одинъ изъ толпы и слѣдуетъ за старикомъ... Начало было сдѣлано: первые -- по-одиночкѣ, а потомъ ужъ и цѣлыми кучками стали переходить выборные направую сторону. Осуждаемый общественнымъ мнѣніемъ колотился головой о землю, билъ себя кулаками въ грудь, хваталъ шедшихъ мимо него за полы, кричалъ; "Иванъ Тимофеичъ!.. Дядя Лександра!.. Васинька, милый куманекъ!.. Погодите, родные, дайте слово сказать!.. Петрушенька!".. Но, не останавливаясь, съ суровыми лицами, обходили міряне слѣва и справа группу ползавшихъ у ногъ ихъ несчастливцевъ... Наконецъ, затихли вопли Григорія,-- около него на 3 саж. вокругъ было пустое мѣсто, некого стало просить: всѣ выборные, за исключеніемъ одного, родного дяди ссылаемаго, оказались перешедшими направо. Баба тоскливо рыдала, а Григорій замеръ на колѣняхъ, опустивъ голову и тупо глядя въ землю...

   Вотъ именно эта сцена припомнилась мнѣ, когда я услышалъ отъ удольскихъ опальныхъ рѣшительный отказъ просить міръ о помилованіи. Возможность въ данномъ случаѣ ошибки со стороны міра становилась для меня все очевиднѣе: никакихъ прямыхъ уликъ противъ обвиняемыхъ въ кражѣ лошадей не было (по произведенному полицейскому дознанію не оказалось даже возможнымъ привлечь ихъ къ судебному слѣдствію), прежніе же мелкіе, сравнительно, проступки ихъ никакого крупнаго значенія не имѣли, и если о нихъ упоминалось на сходѣ, если ихъ выставляли на видъ, то только съ цѣлью охарактеризовать ссылаемыхъ въ глазахъ закона -- въ данномъ случаѣ въ нашихъ со старшиною глазахъ,-- въ глазахъ же самихъ крестьянъ всѣ эти проступки имѣли сами по себѣ лишь очень небольшое значеніе. Послѣдствія показали, что удольскіе крестьяне подняли вопросъ о ссылкѣ преимущественно подъ вліяніемъ паническаго страха ("вотъ-вотъ и у меня уведутъ лошадь"), хотя не безъ вліянія оказался и другой факторъ, о которомъ рѣчь будетъ ниже. Крестьяне сознавали, что невозможно сидѣть сложа руки въ виду грозящей бѣды, что надо же чѣмъ-нибудь оградить себя отъ страшной опасности остаться безъ лошади (это влечетъ за собой, въ иныхъ случаяхъ, полное разореніе), и вмѣстѣ съ тѣмъ рѣшительно не знали, что имъ предпринять. Самое простое, всегда имѣющееся у мужиковъ подъ руками, средство,-- это навести страхъ на лихихъ людей, поучить кого-нибудь такъ, чтобы и другимъ не повадно было... Страхъ есть господствующій элементъ въ крестьянской жизни: религія и земныя власти дѣйствуютъ на мужика страхомъ, таинственныя явленія природы, могущія въ каждую данную минуту пустить его по-міру (градъ, ливень, гроза, засуха и пр.), заставляютъ его пребывать въ постоянномъ трепетѣ, не мудрено, что мужикъ, испытавъ на себѣ воспитательное значеніе страха, научается дѣйствовать, въ случаѣ нужды, на другихъ преимущественно страхомъ же. Такъ и въ данномъ случаѣ: устрашась грядущей бѣды, міръ прибѣгъ къ обычному въ этихъ случаяхъ средству -- устрашенію и съ своей стороны... Въ нѣкоторыхъ случаяхъ подобнаго рода происходятъ сцены дикаго самоуправства, когда подозрѣваемаго (иногда уликъ не бываетъ, да и быть не можетъ, какъ, напримѣръ, въ дѣлахъ по обвиненію въ колдовствѣ) въ какомъ-нибудь дѣяніи, наводящемъ страхъ на окружающихъ (наприм. колдовство, поджогъ, конокрадство и пр.), "доходятъ своими средствами", бьютъ, калѣчатъ, убиваютъ и жгутъ; въ другихъ случаяхъ, дѣла получаютъ болѣе законный исходъ: обвиняемыхъ дерутъ, сажаютъ въ холодную или ссылаютъ на поселеніе, послѣднія рѣшенія имѣютъ мѣсто обыкновенно лишь тогда, когда со стороны начальствующихъ лицъ встрѣчается содѣйствіе исполненію мірской воли -- проучить кого-нибудь. Съ большою вѣроятностью можно предположить, что въ данномъ случаѣ лишь очень не много удольскихъ общественниковъ было твердо увѣрено въ виновности ссылаемыхъ лицъ, большинство же, вѣроятно, разсуждало такъ: "кто ихъ знаетъ, може они, а може и не они; во всякомъ разѣ, острастку имъ дать не мѣшаетъ"... Подъ словомъ имъ подразумѣвались не одни ссылаемые, а вообще всякіе лиходѣи. Теперь возникаетъ самъ собою вопросъ, почему же именно Ѳома, Иванъ и Семенъ, а не кто-либо другой остановилъ на себѣ вниманіе общества, какъ злодѣй, способный на конокрадство? Кажется, причиной этому отчасти является "неугодность" этихъ лицъ міру, ихъ ненормальное положеніе въ обществѣ... Въ самомъ дѣлѣ, Ѳома у всѣхъ былъ на примѣтѣ, какъ человѣкъ буйный и пьяница, Иванъ -- просто какъ пьяница, а Семенъ -- какъ малый безхозяйный, сирота, собственнаго хозяйства не ведшій и проживавшій обыкновенно на сосѣднемъ винномъ заводѣ въ качествѣ рабочаго^, наконецъ -- всѣ они вмѣстѣ были очень дружны между собою, составляли "свою компанію", засѣдая во всѣхъ окрестныхъ кабакахъ. "Немудрено,-- думалось міру, что они съ-пьяну и снюхались съ цыганами"... Но нельзя отрицать и того обстоятельства, что первый починъ въ обвиненіи, исходившій отъ о. Никиты, могъ имѣть сильное значеніе въ этомъ дѣлѣ: покуда міръ еще колебался, кому приписать эти кражи, о. Никита уже указалъ на этихъ трехъ человѣкъ, обвинилъ ихъ въ знакомствѣ съ цыганами ("работникъ видѣлъ"), припомнилъ ихъ непутевую жизнь, обиды, лично ему нанесенныя Ѳомой, и пр. Изъ сѣти мелкихъ обвиненій создалось то, что называется общественнымъ мнѣніемъ^, желаніе произвести острастку стало особенно интенсивнымъ,-- и вотъ три человѣка уже на пути къ поселенію... Воспрепятствовать мірскому рѣшенію было трудно, а главное -- опасно для ссылаемыхъ. Возбужденное состояніе общества должно было непремѣнно разрѣшиться кризисомъ: или приговоромъ, или, пожалуй, самосудомъ; доводить же до послѣдняго было бы ужъ окончательно скверно.

   -- Такъ какъ же, господа старички, надумались, что ль?

   -- Не надо намъ ихъ, всѣ желаемъ... Троихъ... загремѣлъ сходъ.

   Попытка указать на предстоящіе по ссылкѣ расходы также не привела ни къ чему: обществу было извѣстно, что эти расходы падаютъ, согласно существующему уже много лѣтъ волостному приговору, на всю волость, и что платежъ съ душъ будетъ, поэтому, незначителенъ. Пришлось приступить къ голосованію: въ результатѣ оказалось 73 голоса за ссылку и 2 противъ ссылки,-- зятя Дятлова и дяди Рожнова. Прочіе родственники ссылаемыхъ сочли за лучшее отъ голосованія воздержаться, т.-е. попросту на сходку не приходить и такимъ образомъ избѣгнуть дилеммы -- или міру перечить, или на свою кровь руку подымать; въ послѣднемъ случаѣ сами міряне осудили бы ихъ.

   Дѣлать нечего, приходилось "оформливать" приговоръ.

   -- Ѳома Сухменевъ! Сколько лѣтъ?.. Женатъ?.. Какъ звать жену? и т. д... Семенъ Рожновъ! Сколько лѣтъ?..

   -- Двадцать первый.

   -- Какъ такъ? На призывѣ еще не былъ?

   -- Въ нонѣшнемъ году, надо быть, позовутъ.

   -- Господа старички!-- восклицаю я, обрадовавшись встрѣтившемуся "законному препятствію",-- вѣдь Семена-то по закону нельзя ссылать: ему еще 21 года нѣтъ, а такихъ ссылать не полагается.

   Сходъ недоумѣваетъ. По привычкѣ искать въ каждомъ дѣйствіи, въ каждомъ словѣ начальства заднюю мысль, "старички" недовѣрчиво относятся къ внезапно объявившемуся "законному препятствію" и раздумываютъ, нѣтъ ли тутъ подвоха какого. Въ эту критическую минуту торопливыми шагами подходитъ къ намъ запыхавшійся о. Никита; мужики разступаются передъ нимъ, большинство снимаетъ шапки и кланяется. О. Никита отрывисто говоритъ имъ "здорово, здорово", торопливо благословляетъ старосту, двухъ трехъ стоящихъ вблизи "благомыслящихъ" прихожанъ, и начинаетъ мнѣ и старшинѣ жать руки.

   -- А я, знаете, въ Киселевку ѣздилъ -- съ Ивана Парамонова должокъ получать... Вотъ онъ, нынѣшній народецъ какой! съ заговѣнья не отдаетъ 11 рублей, и шабашъ! Строился онъ и купилъ у меня лѣску... Да объ этомъ дѣлѣ я съ вами послѣ посовѣтоваться хотѣлъ... Да, такъ пріѣзжаю, а мнѣ попадья и говоритъ: а вѣдь волостные давно на сходкѣ. Ну, я скорѣй сюда... Чайку ко мнѣ напиться послѣ дѣла? Я и самоварчикъ заказалъ попадьѣ...

   -- Покорнѣйше благодарю васъ за любезное приглашеніе, о. Никита, но врядъ ли мы съ Яковомъ Иванычемъ будемъ имѣть возможность воспользоваться имъ,-- говорю я, а самъ поглядываю на старшину, чтобъ онъ смекнулъ, въ чемъ дѣло.-- Насъ въ волости сегодня народъ ждетъ.

   -- Да, батюшка, въ другой ужъ видно разъ какъ-нибудь,-- говоритъ и Яковъ Иванычъ, но не безъ сожалѣнія о пропавшемъ чаепитіи; лично онъ не понимаетъ, почему бы это и не побаловаться чайкомъ, но супротивъ меня говорить не рѣшается.

   -- А-ахъ, какіе вы... Ну, подождутъ -- эка важность!

   -- Подождутъ-то подождутъ, а все-таки, знаете, не порядокъ это... Нѣтъ, ужъ до другаго разу, о. Никита.

   -- И несговорчивые вы, право!... А чѣмъ у васъ тутъ дѣло кончается?

   -- Да вотъ, кой о чемъ все толкуемъ... Такъ слышали, старички, Семена нельзя ссылать?

   -- Слышали, какъ не слыхать!... Извѣстно, вамъ виднѣе, какъ тамъ въ законахъ сказано...

   -- Это вы, Н. М., на счетъ Сеньки?-- съ азартомъ вступается духовный пастырь.-- Чего вы его, мошенника, жалѣете?..

   -- Я еще мошенникомъ не бывалъ,-- говоритъ Семенъ въ полуоборотъ.

   -- Ска-ажите пожалуйста, онъ еще кочевряжится!.. А кто у меня лошадей...

   -- О. Никита, покорнѣйше просимъ васъ прекратить этотъ разговоръ! Здѣсь не мѣсто для личныхъ препирательствъ.

   -- Да, вотъ оно что!... Мнѣ и слова сказать нельзя, а за конокрадовъ заступаетесь?.. Прекрасно, прекрасно!

   -- Яковъ Иванычъ, предложи о. Никитѣ прекратить свои неприличныя замѣчанія.

   -- Батюшка, сдѣлайте милость, ужъ покорнѣйше прошу васъ! Ужъ вы насъ извините... Потому, какъ мы своимъ дѣломъ заняты, и H. М. оченно прекрасно всѣ законы знаютъ...

   -- Это еще вилами на водѣ писано,-- знаетъ онъ законы или не законы... Не слыхалъ я что-то, чтобы такой законъ былъ -- конокрадовъ покрывать!..

   Меня возмутили эти двусмысленные намеки, и чтобы покончить съ этими препирательствами, ронявшими насъ въ мнѣніи мірянъ, я сказалъ:

   -- Если вы, о. Никита, не прекратите своихъ замѣчаній, то я буду принужденъ указать г. старшинѣ на необходимость составленія акта о вмѣшательствѣ вашемъ въ мірскія дѣда...

   При такомъ оборотѣ дѣла, о. Никита счелъ за лучшее споръ прекратить, онъ отступилъ и дѣлалъ только вполголоса какія-то замѣчанія нѣсколькимъ стоявшимъ вблизи его мужикамъ; тѣ принужденно поддакивали ему, но, поддакивая, одинъ за однимъ незамѣтно поразошлись, и о. Никита остался одинъ. Такимъ образомъ, сраженіе было выиграно, и авторитетъ о. Никиты значительно поколебленъ въ глазахъ схода.

   Благодаря этому обстоятельству, я, какъ законникъ, на много выросъ въ глазахъ схода, слова мои получили большій вѣсъ и мнѣ уже безъ большого труда удалось уговорить крестьянъ отказаться отъ ссылки Рожнова и Дятлова; одинъ только Ѳома, подобно козлу отпущенія, былъ обреченъ на жертву... Какъ это всегда дѣлается, тутъ же поставлено была сходомъ -- посадить Ѳому немедленно въ арестантскую: ссылаемыхъ вообще боятся, какъ бы они изъ мести не подпустили "краснаго пѣтуха" или не отмстили какимъ-либо другимъ образомъ своимъ судьямъ-односельцамъ, въ періодъ времени между постановкой приговора о ссылкѣ и приведеніемъ его въ исполненіе. Тотчасъ же была снаряжена подвода, и Ѳома, въ сопровожденіи сотскаго, отправился въ волостное правленіе, гдѣ имѣлась арестантская. Я наблюдалъ за нимъ во время его отправки: онъ былъ наружно спокоенъ, тщательно укладывалъ въ сани мѣшочекъ съ хлѣбомъ, на односельчанъ своихъ не смотрѣлъ и отрывочно говорилъ что-то своему старшему сыну, съ недѣлю лишь вернувшемуся изъ военной службы домой въ качествѣ запаснаго рядового. Сходъ соблюдалъ тишину; многіе тихонько уходили по домамъ, прочіе старались не глядѣть на Ѳому и пріискивали себѣ какое-нибудь занятіе: оправляли кушаки, тыкали бадигами въ начинавшій уже таять снѣгъ, шептались другъ съ другомъ о постороннихъ вещахъ... Сноха Сухменева негромко хныкала, какъ бы исполняя какой-то обрядъ. Наконецъ сани съ Ѳомой тронулись, онъ скинулъ шапку, перекрестился нѣсколько разъ на церковь и крикнулъ "міру": "спасибо, православные!".. Лошадь пошла шибче, и что онъ еще говорилъ, я разобрать не могъ. Вслѣдъ за нимъ тронулись и мы, отказавшись отъ приглашенія старосты и кабатчика "побаловаться на дорожку чайкомъ".

   Грустная вся эта исторія!.. Только твердое мое намѣреніе не скрывать ни хорошаго, ни дурного изъ того, что я узналъ о тысячной долѣ русскаго народа, жительствующаго въ одномъ уголкѣ --скаго уѣзда, заставляетъ меня передавать эти факты. Грустно, что экономическія условія создали людей, не останавливающихся передъ уводомъ послѣдней лошади у пахаря; грустно, что эти пахари, ослѣпнувъ отъ страха и злобы, иногда обрушиваются гнѣвомъ своимъ на неповинныхъ людей: но что всего грустнѣе, это -- что гнѣвъ ихъ -- справедливый или несправедливый, въ данномъ случаѣ это обстоятельство не имѣетъ особаго значенія,-- можетъ быть утишенъ... хотя бы двумя ведрами водки!.. Долженъ признаться: я рѣшительно не могу себѣ представить, до чего еще можетъ дойти въ будущемъ слабость къ водкѣ сельскихъ сходовъ?... Кажется, дальше идти некуда, ибо и теперь уже дѣлаются невѣроятныя вещи. Я отнюдь не говорю, что крестьяне поголовно пьяницы, если подъ словомъ "пьяница" разумѣть человѣка или постоянно, или большую часть дней въ году пьянаго; нѣтъ,-- такихъ въ крестьянскомъ міру очень мало: одинъ, два на сотню; наоборотъ, человѣкъ 8, даже 10 на сотню найдется совсѣмъ непьющихъ вина. Зато всѣ остальные, принужденные по недостатку средствъ пить изрѣдка, лишь по особо выдающимся случаямъ, разъ 15--20 въ году,-- не пропускаютъ ужъ ни одного удобнаго случая выпить, и даже не только выпить, а прямо напиться. Разумъ у крестьянъ при видѣ водки какъ бы перестаетъ дѣйствовать, и въ тѣмъ большей степени, чѣмъ ихъ большее количество собрано вмѣстѣ. Каждый изъ нихъ порознь, за малыми исключеніями, еще можетъ отказаться отъ водки, предлагаемой за какое-нибудь грязное дѣло; тоже и по-двое, пожалуй и по-трое; но если собралась толпа, то стремленіе находящихся въ числѣ ея единичныхъ коренныхъ пьяницъ дорваться до водки какою бы то ни было цѣною -- какъ бы электрическимъ токомъ передается всему сходу, желаніе выпить въ компаніи, поразнообразить безшабашной гульбой свою вѣчно сѣрую, будничную жизнь, заговариваетъ съ особою силою, и сходъ дѣлаетъ невѣроятныя вещи: отдаетъ за безцѣнокъ мірскую землю, пропиваетъ, въ видѣ штрафа, чужой станъ колесъ, закабаляется за грошъ на многіе годы, обездоливаетъ правую изъ числа двухъ спорящихъ сторонъ, прощаетъ крупную растрату мошеннику-старостѣ, ссылаетъ невиннаго односельца на поселеніе, принимаетъ завѣдомаго вора обратно въ общество., и т. д., и т. п. {Чтобы не быть совершенно голословнымъ, сошлюсь на перепечатанный въ одной московской газетѣ изъ Зари чрезвычайно характерный приговоръ нѣкоего сельскаго общества, слѣдующаго содержанія: "1885 г., февраля 6-го дня общество крестьянъ села Катюрженецъ, Чернелевецкой волости, Старо-Константиновскаго уѣзда, Волынской губ., состоящее изъ 107 наличныхъ домохозяевъ, имѣющихъ право голоса, собравшись въ числѣ 75 домохозяевъ на полный сельскій сходъ, гдѣ, между прочимъ, имѣли разсужденіе о тяжбѣ, заведенной съ помѣщикомъ своимъ с. Катюрженецъ Д., и пришли къ убѣжденію совѣсти, не только нѣкоторые, но даже всѣ безъ исключенія, цѣлое общество, что 3-го января 1884 г. мы составили приговоръ о выселеніи изъ нашего села Пейсаха Работника и тамъ оклеветали его до самаго нельзя, но все это несправедливо, и къ тому насъ подговорилъ помѣщикъ Д. посредствомъ попойки и обѣщаніемъ письменнымъ, если прогонимъ Пейсаха Работника, то за то будетъ платить жалованье нашему учителю, далъ въ залогъ 150 руб., что аккуратно построить намъ корчму, также обѣщалъ бѣднымъ помочь займомъ денегъ а когда только успѣли выселить Работника, то помѣщикъ Д. отъ всего откасился, даже выманилъ залоговыя деньги 150 р. и корчмы не окончилъ, такъ что вынуждены были предъявить искъ къ нему. Приговоръ на Работника написанъ по подговору насъ помѣщикомъ; мы при всей натяжкѣ имѣли въ виду что Работникъ -- не вредный человѣкъ, семейный, изъ 8 душъ, и имѣетъ разное имущество; чтобы его не раззорять, просили выселить его въ его общество м. Кульчины, Старо-Константиновскаго уѣзда, а намъ положительно неизвѣстно, откуда и отъ кого взялась просьба къ господину генералъ-губернатору о воспрещеніи Работнику проживать въ предѣлахъ всей Волынской, а также и Подольской губерніи, и такимъ образомъ Работникъ выселился въ Кіевскую губернію, оставивъ почти все свое имущество въ с. Катюржецахъ, которое частями продается, а большею частью уничтожается. При такихъ обстоятельствахъ, цѣлое общество тронула совѣсть, и мы не желаемъ имѣть такого тяжкаго грѣха на душѣ, чистосердечно сознаемъ, что безвинно оклеветали честнаго человѣка и раззорили семейство изъ 8 душъ со всѣмъ имуществомъ. Сознаемъ передъ Богомъ и начальствомъ свой грѣхъ и не можемъ себѣ простить и выдержать и такъ еще, что грѣхъ этотъ безпрерывно насъ мучитъ, ибо когда мы войдемъ въ нашу святую церковь, или пройдя мимо нея, является на умъ Пейсахъ Работникъ. Церковь наша требовала непремѣнно починки; мы, бѣдные люди, не имѣемъ на то средствъ, а Работникъ намъ далъ тысячу рублей на выплатъ чрезъ 8 лѣтъ почти безъ корысти и, такимъ образомъ, привели церковь въ блестящій видъ; что же мы сдѣлали за такое добродѣяніе? Отомстили человѣку раззореніемъ его до безконечности и какъ же тутъ не каяться?"..

   Прочтя этотъ замѣчательный документъ, я рѣшительно не зналъ, чему больше удивляться: легкости ли, съ которой удалось сослать человѣка, платѣ ли, полученной за его ссылку (жалованье учителю и постройку корчмы), позднему ли раскаянію общества, случившемуся притомъ лишь тогда, когда помѣщикъ обманулъ міръ?.. А если бы не обманулъ, то и "святая церковь", приведенная на деньги сосланнаго въ "блестящій видъ", не "тронула бы совѣсти" прихожанъ своихъ?.. Долженъ признаться, что у меня, при чтеніи промелькнула даже мысль,-- не придется ли обществу с. Катюрженецъ раскаяваться впослѣдствіи въ составленіи и второго приговора? Чего добраго окажется, что по проискамъ Работника, сосланнаго по-дѣломъ, оклеветанъ нынѣ въ этомъ приговорѣ Д.?.. Вообще, этимъ приговоромъ столько раскрывается гнусностей, что хотѣлось бы не вѣрить въ существованіе подобнаго рода позорнаго документа...}. Мнѣ кажется, что дѣло обстоитъ именно такъ: пассивное нежеланіе большинства дѣлать глупое или грязное дѣло побѣждается страстнымъ порывомъ къ выпивкѣ наиболѣе слабыхъ къ вину лицъ; интенсивное стремленіе нѣкоторыхъ увлекаетъ всѣхъ. Но вотъ, водка выпита, хмѣльныя головы протрезвились спустя нѣкоторое время, вліяніе наиболѣе страстныхъ личностей перестало дѣйствовать на пассивное большинство,-- и опросите тогда каждаго изъ бывшихъ на сходѣ,-- какъ это они за нѣсколько шкаликовъ водки сдѣлали такую гнусность? Почти всѣ дадутъ одинъ и тотъ же отвѣтъ, и отвѣтъ совершенно искренній: "Да нешто что я? Я ни Боже мой, ни въ жисть на такое дѣло самъ не пошелъ бы, а обчество... А супротивъ обчества что-жъ подѣлаешь?" Довольно утвердительно можно сказать, что не болѣе 5% изъ опрошенныхъ такимъ образомъ будутъ сознательно защищать и отстаивать совершенное ими вчера гнусное дѣло... Переспросите остальные 95% еще разъ, зачѣмъ же они пили водку, выставленную за скверное дѣло, если они понимали, что это дѣло скверно,-- и каждый изъ нихъ скажетъ: "да мнѣ что? Да пропади она пропадомъ, эта водка,-- словно я ея не видалъ никогда! А такъ,-- вижу, что всѣ пьютъ, такъ мнѣ чего-жъ не пить?..". Тутъ каждый прячется за всѣхъ; выходитъ, будто каждый пилъ только потому, что пили всѣ... Рѣшительно какъ маленькія дѣти, напроказившія вмѣстѣ, но потомъ сворачивающія бѣду другъ на друга, при чемъ въ концѣ концовъ выходитъ, что лампа сама разбилась, или что собака сама себя ударила палкой {Вообще, я избѣгаю столь любимаго нѣкоторыми публицистами и общественными дѣятелями сравненія народа съ ребенкомъ (иные педагоги даже на издаваемыхъ имя книжкахъ пишутъ: для дѣтскаго и народнаго чтенія!..); но въ данномъ случаѣ такое приравненіе напрашивается само собою на языкъ.}... Я не рѣшаюсь давать окончательнаго объясненія вышеуказанной особенности мірского пьянства, ибо думаю, что рѣшать этотъ вопросъ -- почему сотня честныхъ людей, будучи въ сообществѣ съ потерявшими нравственное чутье пятью пьяницами, не могутъ противостоять имъ въ желаніи "спить" съ кого-нибудь подъ какимъ бы то ни было предлогомъ -- въ состояніи только человѣкъ, обладающій весьма значительными познаніями въ области психологіи; мнѣ кажется, что тутъ должно быть взвѣшено и оцѣнено душевное состояніе каждаго изъ дѣйствующихъ лицъ, при чемъ должны быть приняты во вниманіе всѣ факторы, могущіе имѣть вліяніе на это состояніе. Признаюсь, что такая сложная работа мнѣ не подъ силу. Замѣчу еще, что мною такъ рѣзко осуждаются далеко не всѣ общественныя выпивки: прошу припомнить хотя бы то, что я говорилъ о выпивкахъ, производимыхъ мѣрщиками при производствѣ передѣла полей. Меня глубоко возмущаютъ лишь тѣ случаи выпивокъ общественныхъ, когда въ результатѣ ихъ страдаетъ чей-либо интересъ,-- а это, къ сожалѣнію, бываетъ весьма и весьма не рѣдко.

   Возвращаюсь теперь къ предмету, заставившему меня коснуться мало извѣстныхъ мнѣ законовъ психологіи. Я буду, по возможности, кратокъ, чтобы какимъ-нибудь лишнимъ словомъ не усугубить и безъ того тяжелаго впечатлѣнія, которое должно произвести на читателя это повѣствованіе... Казалось бы такъ: Ѳома былъ приговоренъ къ ссылкѣ или правильно, или неправильно; въ первомъ, случаѣ онъ могъ бы быть прощенъ, еслибъ общество, напримѣръ, разжалобилось судьбой его семьи, и т. п.; во-второмъ, еслибъ общество замѣтило во-время свою ошибку. Такимъ образомъ, водка ни въ томъ, ни въ другомъ случаѣ никакой роли играть не должна бы. Между тѣмъ, дней черезъ пять послѣ описаннаго происшествія, когда приговоръ о ссылкѣ еще не былъ подписанъ грамотными и волостной старшина еще не засвидѣтельствовалъ его, является въ волость, вмѣстѣ со старостой, сынъ Ѳомы, солдатъ, и проситъ выпустить его отца изъ арестантской, такъ какъ "общество простило его"; староста подтверждаетъ его слова и со своей стороны проситъ никакого дальнѣйшаго хода приговору о ссылкѣ не давать, ибо "общество раздумало"... Я сталъ разспрашивать солдата, какимъ способомъ добился онъ прощенія отца? Вотъ его подлинный отвѣтъ;

   -- Какими способами? Извѣстно,-- поставилъ два ведра, вотъ-те и вся недолга!..

   Старшина, поѣхавшій, изъ предосторожности, опросить сходъ на мѣстѣ, дѣйствительно ли онъ измѣнилъ свое рѣшеніе относительно Ѳомы Сухменева, также подтвердилъ справедливость словъ солдата. Ѳому выпустили изъ арестантской, и онъ понынѣ благоденствуетъ среди своихъ односельцевъ, выпившихъ съ него за освобожденіе два ведра водки, а передъ тѣмъ, до его, заточенія, распившихъ нѣсколько четвертей съ о. Никиты... за хлопоты по розыску конокрадовъ, столь жестоко его обидѣвшихъ...